Марксизм в России на рубеже XIX-XX веков - Леонтьева О.Б.
Глава II Теория исторического процесса в наследии русских марксистов
Взаимосвязь экономического и демографического факторов исторического процесса
Как мы могли убедиться, появление марксистского направления в русской исторической науке рубежа XIX-XX веков стало продолжением и развитием многих тенденций русского позитивизма. Марксистов и позитивистов объединяло общее - но-мотетическое - восприятие задач исторической науки и характера исторического познания; и те, и другие сферой своих научных интересов считали социально-экономическую историю, обращая преимущественное внимание на массовые, повторяющиеся явления.
Демаркационная линия между русскими историками-позитивистами и их коллегами-марксистами пролегла не столько в сфере проблематики их трудов, сколько в сфере методологии: они смотрели на проблемы экономического развития общества сквозь призму разных научных принципов.
Позитивисты, анализируя экономическую историю, видели в экономике лишь одну из многих равноправных сторон исторического процесса. Для русских позитивистов, начиная с отца-основателя этого научного направления М.М.Ковалевского, историческая реальность слагалась из переплетения множества факторов - демографического, географического и климатического, экономического, психологического и так далее. Плюрализм факторов исторического процесса был основополагающим методологическим принципом русского позитивизма. Так, в труде «Современные социологи» М.М.Ковалевский критиковал те социально-философские и историко-философские учения XIX века, авторы которых пытались найти «первичный фактор» общественной жизни, выделить какую-либо сферу или аспект человеческой жизни в качестве ведущего, определяющего и объясняющего все остальное. Именно стремление
к однозначным и упрощающим объяснениям, полагал Ковалевский, и порождает разногласия и взаимную нетерпимость между представителями различных социологических школ. «Говорить о факторе, то есть о центральном факте, увлекающем за собою все остальные, для меня то же, что говорить о тех каплях речной воды, которые своим движением обусловливают преимущественно ее течение... Социология в значительной степени выиграет, — доказывал мыслитель-позитивист, — если забота об отыскании фактора, да вдобавок еще первичного и главнейшего, постепенно исключена будет из сферы ее ближайших задач... если... она ограничится указанием на одновременное и параллельное воздействие и противодействие многих причин»1. Работы интеллектуального лидера первого поколения русских марксистов Г.В.Плеханова «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю», «Об “экономическом факторе"», «О материалистическом понимании истории» представляли собой попытку дать бой позитивистам на их собственной территории. Критикуя теорию факторов, Плеханов не отрицал, что в истории действует множество сил, а за каждым событием кроется запутанный узел причинно-следственных связей; согласно тонкому наблюдению Плеханова, при желании историк мог бы проследить, скажем, влияние стиля классицистской драмы Корнеля и Расина на политическую риторику времен Великой Французской революции. Но он был убежден, что историк, стоящий на марксистских позициях, должен искать причины преобладания тех или иных факторов . За игрой политических страстей нужно увидеть правовую систему общества; за правовыми нормами — классовые интересы . Ключ же к подлинному пониманию истории можно отыскать только в сфере экономических отношений. Экономика определяет разделение общества на классы, формирует правовую и государственную структуру, воздействует на психологию человека, на его нравственные убеждения и идеалы. История, - делает вывод Плеханов, - есть «история общественных отношений, обусловленных состоянием производительных сил в каждое данное время» .
Склонность к поиску первичного фактора, к четкой логической схематизации исторического процесса вполне отвечала настроениям образованных современников и на определенном этапе обеспечила марксизму интеллектуальное первенство. «Наслаждение стройностью, системой знаний [курсив мой - О.Л.] и желание применить последние к жизни и отличают науку мало-мальски культурного человека от случайных, беспорядочных знаний дикаря» , - так в первые годы XX века писал об интеллектуальных потребностях своих современников Н.А.Рож-ков, называвший себя «сторонником материалистического понимания истории»6.
«Человеческий ум, - продолжал он, - неудержимо стремится к обобщению, к сведению всего на одно начало, и потому понятно, что, наряду с подобными опытами в области отдельных исторических вопросов, появляются и общие теоретические учения, имеющие целью обосновать исторический монизм, объяснить всю историю из одного принципа [курсив мой. - О.Л.], указать между отдельными историческими процессами один основной, сильнее всех и даже исключительно воздействующий причинно на все основные процессы. Наиболее популярным из таких учений является так называемый экономический или диалектический материализм, иначе -марксизм»7. Настаивая на «необходимости основного понятия, из которого объяснялись бы все явления общественной жизни», Рожков утверждал: «Вопрос заключается, следовательно, не в том, следует ли в социологии гипостазировать какой-либо элемент, а в том, какой именно элемент должен быть положен в основу социологических построений»8.
Подобное же «наслаждение стройностью» испытал, по собственному признанию, Н.И.Бухарин, впервые ознакомившись с доктриной марксизма: «Войдя in medias res марксистской теоретики, я почувствовал ее необычайную логическую стройность. Должен сказать, что, несомненно, именно эта черта повлияла на меня больше всего. Мне эсеровские теории казались прямо какой-то размазней»9. Марксистская доктрина позволяла систематизировать и упорядочить знания об историческом развитии общества, свести их в четкую логическую схему; она оказалась способной удовлетворить склонность человеческого ума к поиску всеобщей исторической закономерности и к причинно-следственным объяснениям отдельно взятых исторических явлений.
Ключом к пониманию истории, к реконструкции присущей ей «особой формы детерминизма» для марксистов был закон соответствия производственных отношений уровню и степени развития производительных сил. Классическая формулировка этого закона была дана К.Марксом в предисловии к работе «К критике политической экономии»: «Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества»10.
Из этого выдвинутого Марксом исторического закона логично вытекал ряд методологических следствий для исторической науки. Приняв за аксиому, что развитие средств производства является «первичным фактором» исторического процесса, историк-марксист мог затем строить свое исследование согласно дедуктивной логике: если известно, что в определенный исторический период некая страна пережила серьезную ломку социально-правовых отношений, сопровождавшуюся политическими бурями, то, следовательно, корни этих событий следует искать в экономической сфере, в области развития производительных сил. Применительно к российской истории было весьма соблазнительно использовать марксистскую методологию для поиска причин тех событий, над которыми напряженно размышляла отечественная историческая наука со времен Карамзина: для изучения генезиса самодержавного государства в России, для объяснения событий Смутного времени или внутренней логики реформ Петра Великого. «Не предстанут ли некоторые, все еще недостаточно объясненные явления социально-политической жизни в новом свете, когда мы ознакомимся с экономическим бытом того времени?» - задавался вопросом Н.А.Рожков в своей работе о Московской Руси XVI века.
Именно таков был ход рассуждений самого Н.А.Рожкова в его исторических исследованиях о сельском хозяйстве Московской Руси и о происхождении самодержавия в России: изменения в технике обработки земли оказывались связанными неразрывной причинно-следственной цепью с изменениями в технике государственного управления. В итоге своих исследований Рожков пришел к выводу, что в Московском государстве XVI века система «закрепощения сословий» - крепостного права и военно-служилого землевладения — сложилась не просто ради военных потребностей государства (как это прежде объясняли С.М.Соловьев, Б.Н.Чичерин и К.Д.Кавелин12), но прежде всего для преодоления затяжного экономического кризиса, который поразил Центральный и Северный районы России в 1570-1640-е гг., и одним из проявлений которого стал регресс земледелия - возврат от более интенсивной паровой системы земледелия к системе переложной".
Ярче всего особенности марксистской методологии выступали в тех случаях, когда историк-марксист пытался предложить «экономическое» объяснение тем событиям, которые его предшественники объясняли «духовными» причинами или внешним воздействием. Так, кровопролитная «борьба за Украину», развернувшаяся между Россией и Польшей во второй половине XVII века, в «Русской истории с древнейших времен» М.Н.Покровского нашла такое объяснение: «Шел спор о том, чья колонизация возьмет верх в краях, отчасти искони пустых, отчасти запустошенных Смутой... Национальная по форме, национально-религиозная по своей идеологии в сознании самих боровшихся, борьба эта была в сущности социальной. Боролись два типа колонизации, воплощенные в двух общественных группах: казачестве, с одной стороны, крупном землевладении - с другой. Так как первое рекрутировалось преимущественно из людей русского языка и православной веры, а представителями второго были люди польского языка и польской культуры... то национально-религиозная оболочка происходившей здесь классовой войны была довольно естественна»14. Другой хрестоматийно известный факт русской истории - стремительная европеизация быта и культуры «верхов» в эпоху петровских реформ при том, что уклад жизни непривилегированных слоев населения оставался практически неизменным, -получил у Покровского не менее остроумное «экономическое» объяснение. «"Двор" изменился сильнее, чем “город", а деревня совсем не изменилась, - писал Покровский. - Но "двор" был центром совершившегося экономического переворота -мы видели значение царского хозяйства в деле образования торгового капитала; “город" был театром этого переворота; ...черед европеизации [всего русского народа] наступил лишь во второй половине XIX века» 5.
Но зачастую отечественные марксисты пробовали поднять еще более глубокие пласты причинно-следственных зависимостей в исторической реальности, чем это делал сам Маркс, и ставили вопрос: а от чего, в свою очередь, зависит рост экономических сил общества?
В поисках ответа российские приверженцы экономико-материалистического истолкования истории нередко обращались к теоретическому наследию виднейшего отечественного «историка среди социологов и социолога среди историков» - М.М.Ковалевского. При построении «формулы исторического процесса» они стремились учесть не только закономерности, открытые Марксом, но и законы, сформулированные Ковалевским: в частности, закон зависимости интенсивности экономического развития от роста плотности населения.
В фундаментальном труде Ковалевского «Экономический рост Европы до возникновения капиталистического хозяйства» этот закон был сформулирован таким образом: «Формы народного хозяйства не следуют друг за другом в произвольном порядке, но подчинены известному закону преемства. Важнейшим фактором их эволюции является в каждый данный момент и в каждой данной стране рост населения, большая или меньшая его густота, а во всех вместе обусловленная тем же ростом большая или меньшая зависимость отдельных национальных хозяйств в деле производства и потребления друг от друга». От «большей или меньшей густоты населения», подчеркивал исследователь, «зависит прежде всего выбор форм производства, а затем зависят размер и порядки фактического владения землей и самый характер общественных отношений... Формою же производства обусловливаются и порядок владения, и отношения свободы и зависимости отдельных групп и индивидов»16. Поэтому, как полагал Ковалевский, «первый вопрос, который должен ставить себе социолог, занятый изучением возникновения определенного экономического строя, есть вопрос о плотности населения как данной страны, так и стран, ее окружающих» .
Эта идея проходит красной нитью через труды Ковалевского; ее использовал один из ведущих историков-позитивистов того времени П.Н.Милюков в своих «Очерках по истории русской культуры», доказывая, что основной причиной экономической отсталости России была - при огромных географических пространствах - крайне низкая плотность ее населения18. «Закон емкости территории по отношению к населению» играл существенную роль в концепции труда П.Б.Струве «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России»19 -в работе, которую справедливо считают первым опытом последовательного применения марксистской теории для изучения экономического положения России 20.
Показательно, что через двадцать лет после создания «Критических заметок», в своем курсе лекций по политической экономии для студентов петербургского Политехнического института, Струве вновь выразил свою солидарность с «учением, согласно которому определяющим общественное развитие фактором является рост населения». Рост населения, как со всей определенностью сформулировал теперь Струве, - фактор «по существу более первичный», чем развитие производительных сил, поскольку «рост производительных сил есть как бы процесс приспособления к тому положению, которое для той или иной человеческой группы создается ростом населения»21. Тема роста плотности населения была одним из сквозных сюжетов труда Рожкова «Обзор русской истории с социологической точки зрения»22.
Порой убежденность русских «экономических материалистов» в справедливости постулированной Ковалевским исторической закономерности достигала степени догматической веры. Так, в обобщающем исследовании экономиста-меньшевика П.П.Маслова утверждалось, что «причиной перехода от одних систем хозяйства к другим, “высшим"... является, главным образом, рост населения... Независимо от культурного уровня населяющих землю народов, независимо от степени их экономического развития, данной плотности населения соответствует данная система хозяйства»2'. «Развитие народного хозяйства в каждой стране определяется в конечном счете отношением ее населения к территории, иначе — степенью плотности населения, - комментировал концепцию Ковалевского Рожков и выносил свой вердикт: - Все возражения, какие делались ему [Ковалевскому] по этому поводу, не выдерживают критики»
Таким образом, в традиции русского марксизма рубежа XIX-XX веков явно просматривается влияние не только К. Маркса, но и М.М.Ковалевского; и это, на наш взгляд, было одной из исторических особенностей русской марксистской школы. Демографический фактор исторического процесса и развитие производительных сил выступали как два равноправных элемента общественного бытия; «рост населения и развитие производительных сил [курсив мой. - О.Л.] должны быть поставлены в основание изучения хозяйственных отношений страны и их развития, - сформулировал свои методологические принципы
НА. Рожков, смело уравняв теорию Маркса и теорию Ковалевского. - На этом основном фоне уже можно рисовать различные узоры не только в виде констатирования различных социальных явлений, но и в виде тех или иных пожеланий»25.
В исторических воззрениях русских марксистов нашла отражение и другая сформулированная Ковалевским закономерность исторического развития. Она сводилась к тому, что рост народонаселения, — точнее, рост его плотности — стимулирует переход от «хозяйства непосредственного потребления» (натурального хозяйства) к хозяйству меновому и в конечном счете побуждает человечество к межплеменной солидарности: «Достаточно одного только увеличения населения, чтобы народ вышел из своей изолированности и заставил своих соседей добровольно или под давлением силы служить интересам своего собственного производства и потребления»26. Переход от натурального хозяйства к меновому, высшей стадией развития которого является денежное хозяйство, Ковалевский считал основным содержанием экономической эволюции человечества; прогресс в хозяйственной сфере он рассматривал как расширение экономических связей - от сельской округи до масштабов планеты.
Под влиянием доктрины Ковалевского у русских марксистов сформировался научный интерес к роли обмена в системе производственных отношений, к исторической эволюции форм обмена и распределения. Так, Туган-Барановский предлагал расширить сформулированное Марксом понятие производительных сил, включив в это понятие не только производство, но и обмен - как два нераздельно связанных компонента «материальной стороны хозяйства»27. «Слабая сторона формулы Маркса, - писал российский экономист, - заключается в том, что он совершенно не отводит в ней места обмену рядом с производством... Обмен играет не второстепенную, а нередко решающую роль в хозяйственном развитии, вызывая преобразование способа производства. Социологическая теория, признающая хозяйство основой общественного строя, не имеет никакого повода придавать меньшее значение в социальном развитии производству, чем обмену»28.
Нередко отечественные приверженцы марксизма именно в сфере обмена видели ключевое звено развития производственных отношений и эволюции производительных сил. С примером такого подхода к истории мы встречаемся в работе П.Б.Струве «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России»: Струве считал, что народное хозяйство как целостная система создается именно обменом, порождающим индивидуализацию социальных групп и дифференциацию внутри них, и что потому экономическая наука по сути своей является «каталлактикой», то есть учением об обмене29.Одним из факторов перехода к капиталистическому способу производства, по мнению Струве, является наличие удобных путей сообщения, создающих условия для интенсивного развития денежного обмена и товарного производства (не случайно триумфальное шествие капитализма началось с морских держав - Англии и Голландии!)30. Поэтому Струве считал строительство железных дорог даже более важным событием в экономической истории России, чем отмену крепостного права: именно железные дороги, как стремился он показать в своей работе, взломали в России натурально-хозяйственную среду и превратили земледелие в выгодное товарное производство, навсегда разрушив «идиллию “земледельческого государства" и “натурального хозяйства"»31.
Сходную логику встречаем и в работах Н.А.Рожкова, - например, в его статье, посвященной анализу экономического и социального развития России в XIX веке. Причины отмены крепостного права Рожков искал прежде всего в экономической сфере, называя в их числе «рост фабричной промышленности с наемным свободным трудом» и перемены в сельскохозяйственной технике - «переход к настоящему, развитому трехполью и зарождение плодосмена»32. Но все же решающим фактором крушения крепостничества историк считал развитие денежного хозяйства — именно оно, по его мнению, привело к техническим усовершенствованиям в земледелии и обрабатывающей промышленности, а эти усовершенствования, в свою очередь, «сделали невыгодным крепостной труд и вызвали его замены трудом вольнонаемным» .
В обобщающе-теоретической работе Рожкова «Основные законы развития общественных явлений (Краткий очерк социологии)» в основу периодизации истории человечества был положен тот же критерий, что и в трудах Ковалевского: переход от натурального хозяйства к денежному. Рожков считал, что в истории каждого человеческого общества можно выделить четыре периода: период преобладания натурального хозяйства, крайне экстенсивной техники и социального равенства - «сравнительно-равномерного распределения реальных хозяйственных благ между отдельными группами населения»; на этом этапе генезис государственности лишь начинается. Этот период пережили Египет, Ассиро-Вавилония, Греция и Рим на самой заре своего существования, а древнейшая Русь прошла через него в VI-XII вв.;
период, когда сохраняется натуральное хозяйство, но «намечаются контрасты в распределении реальных хозяйственных благ между отдельными слоями общества», начинается «образование классов и сословий»; государственность на этой стадии развития приобретает форму либо муниципально-аристократической республики, либо вотчинно-феодального княжества или королевства. Таковы были, по мнению Рожкова, эллинские государства до начала V в., королевства Западной Европы VI-XI вв., города Ганзы и средневековой Италии, Русь XIII-XV вв.; период «зарождения и первоначального развития денежного хозяйства при сохраняющемся преобладании земледелия»; для этого периода характерно резкое обособление классов и сословий, образование обширного рынка; государство принимает форму самодержавной монархии или же парламентского государства, а среди задач управления впервые выделяется цель «общего блага». Этот период Древняя Греция переживала с V в. до начала нашей эры, Западная Европа - в XII-XVI вв., Россия - с середины XVI до второй половины XIX в.;
период «полного расцвета денежного хозяйства» (иными словами - капитализма), для которого характерна интенсивная техника хозяйства, быстрое развитие промышленности, в социальном строе - падение сословных перегородок и обострение классовых различий, в политической сфере - торжество идей общего блага и народного суверенитета. Этот период, как отмечал Рожков, в истории Англии начинается с 60-х гг. XVIII в., Франции - с к. XVIII в., России - с 60-х гг. XIX в.34.
Как можно констатировать, в концепции Рожкова характеристика общественного хозяйства слагалась из нескольких компонентов: относительной значимости различных отраслей хозяйства (земледелия и промышленности), хозяйственной техники, форм обмена и принципов распределения хозяйственных благ.
В своей итоговой многотомной работе «Русская история в сравнительно-историческом освещении. Основы социальной динамики» Рожков отказался от приведенной выше периодизации исторического процесса, заменив ее иной. Теперь он выделял в эволюции человеческих обществ девять основных периодов: первобытное общество, общество дикарей, дофеодальное общество или общество варваров, феодальная революция, феодализм, дворянская революция, господство дворянства (старый порядок), буржуазная революция, капитализм36. Безусловно, эта схема исторического процесса была в большей степени близка к формационной схеме Маркса, чем та, которую Рожков отстаивал прежде; эволюция воззрений Рожкова шла в направлении приближения к концепции Маркса, а не наоборот.
Исторические закономерности, сформулированные Ковалевским, были достаточно подробно разработаны в труде А.А.Богданова «Краткий курс экономической науки» (1897 г.). Именно по этой работе, по словам современников, постигали основы марксистской политэкономии (равно как и марксистской теории исторического развития человечества) первые два поколения членов РСДРП; уже к 1906 г. «Краткий курс экономической науки» выдержал семь переизданий. Этот труд Богданова, на наш взгляд, является одной из наиболее ярких в истории русской мысли попыток объединить доктрины Маркса и Ковалевского. Марксистский категориальный аппарат («производительные силы», «производственные отношения», «средства производства») и марксистская политэкономическая теория (в частности, теория прибавочной стоимости и ренты) соседствовали здесь с характерными для Ковалевского постулатами -о зависимости интенсивности экономического развития от роста плотности населения и об обусловленном этим фактором переходе от натурального к меновому хозяйству.
С точки зрения Богданова, весь процесс исторического развития человечества можно разделить на три периода: «первичное натуральное хозяйство», «меновое хозяйство» и «социально-организованное» (социалистическое) хозяйство. Коренное различие между этими периодами состоит в характере разделения труда и распределения материальных благ. Так, для эпохи натурального хозяйства характерно «распределение прямое или организованное», которое осуществляет совет общины (при первобытном строе) либо эксплуататор (при рабовладельческом и феодальном строе). В эпоху менового хозяйства на смену прямому распределению приходит обмен; в эпоху же социализма, как считал Богданов, произойдет обратный процесс -обмен будет сменен организованным распределением37.
Соответственно внутри этих трех обширных исторических периодов Богданов выделял более дробные стадии развития человеческого общества, которые в современной марксистской традиции обычно именуются «формациями». В законченном виде его периодизация развития человеческого общества приобрела такой вид:
I. Первичное натуральное хозяйство: первобытный родовой коммунизм; патриархально-родовая система, характеризующаяся обособлением организаторского труда от исполнительского, что дает отдельному лицу власть над другими членами родовой группы и тем самым создает возможность эксплуатации; феодальный строй.
II. Меновое хозяйство:
мелкобуржуазный строй, характеризующийся относительно небольшими размерами отдельных хозяйственных организаций; средства производства принадлежат тому, кто непосредственно их применяет, поэтому эксплуатация отсутствует или развита слабо;
капиталистическая система, при которой основу производственных отношений составляет наемный труд. Капиталистическую стадию общественного развития Богданов, в свою очередь, делил на две эпохи:
а) мануфактурное производство;
б) промышленное (машинное) производство.
III. Социально-организованное (социалистическое) хозяйство, для которого характерны планомерная организация труда в масштабах всего общества, социальная однородность людей, обусловленная отсутствием классового деления и эксплуатации, а также переход от обмена к организованному распределению38.
Богданов считал, что каждому периоду исторического развития человечества свойственны свои движущие силы развития. Так, «для обществ натурально-хозяйственных основной движущей силой развития являлось абсолютное перенаселение, возникающее благодаря размножению, несоответствию между числом членов общества и количеством средств к жизни, которые общество в состоянии добыть при данной техники» .
В первобытном обществе абсолютное перенаселение «влечет за собой голод, болезни, усиленную смертность»; но постепенно человечество изобретает первые способы борьбы с абсолютным перенаселением: войны и переселение в другие страны 40. Только на этапе феодализма человечество находит универсальное решение проблемы перенаселения - увеличение прибавочного продукта путем «собственно-технического прогресса»41. Таким образом, одна из основных исторических закономерностей, согласно Богданову, формулируется следующим образом: «Чем ниже техника, чем менее совершенны способы борьбы за существование, тем большее требуется на каждого человека пространство земли, “площадь эксплуатации”, для добывания средств к жизни» .
Из этой закономерности логично следовало, что по мере развития производительных сил фактор «абсолютного перенаселения» должен постепенно утратить свою роль в истории. Как считал Богданов, именно это и произошло при переходе от натурального хозяйства к меновому. Для менового хозяйства и его наивысшей формы, капитализма, характерна «новая движущая сила общественного прогресса - конкуренция»43. Конкуренция в эту эпоху определяет человеческое поведение на уровне мотивации: ее «психологическим результатом» является «стремление к безграничному накоплению, к безграничному расширению предприятий»44.
Наконец, по мнению Богданова, при социализме движущей силой развития станет уже не «абсолютное перенаселение» и не конкуренция, а «борьба общества с природой» - процесс, бесконечный по самому своему существу. «Власть над природою означает постоянное накопление энергии общества, усвояемой им из внешней природы. Накопляемая энергия ищет исхода и находит его в творчестве, в создании новых форм тру-да и познания» .
Как можно заключить, в «Кратком курсе экономической науки» Богданов внес существенные новшества в доктрину Маркса; и наиболее важные из этих новшеств касались вопроса о движущих силах развития человеческого общества. С точки зрения Богданова, недостаточно было просто констатировать, что основой развития общества является рост производительных сил; российский марксист стремился объяснить, в силу каких причин происходит сам этот рост.
В советской литературе русских марксистов часто упрекали в том, что в своих историко-экономических трудах они находились под сильным влиянием знаменитого немецкого экономиста К.Бюхера и, в частности, той периодизации экономической истории, которая была предложена в работе Бюхера «Возникновение народного хозяйства» (1893 г.). Не разделяя негодования ортодоксальных марксистских историографов по поводу самого факта обращения русских марксистов к идеям Бюхера, отметим все же, что прямое влияние идей немецкого экономиста лишь в незначительной степени сказалось на интеллектуальной традиции русского марксизма. Прослеживая в истории человечества последовательную смену форм организации хозяйства, Бюхер выделял эти формы по степени разделения труда и расширению радиуса обмена: домашнее хозяйство, где производство осуществляется исключительно для собственного потребления; городское хозяйство, для которого характерно производство на потребителя или непосредственный обмен;
3. народное хозяйство, для которого характерно товарное производство и товарный обмен в пределах национального государства .
В российской политэкономической литературе концепция Бюхера не встретила единодушного одобрения. Ознакомившись с работой Бюхера, Ковалевский высказал мнение, что предложенная «лейпцигским профессором» типология хозяйственного строя слишком абстрактна и далека от реального хода истории. В частности, как писал Ковалевский, Бюхер «до образования национального хозяйства не знает другого хозяйства, кроме семейно-группового и городского»; в схеме Бюхера не нашлось, например, места для «хозяйства орды-племени, клана-деревни, феодального поместья»47.
На наш взгляд, под непосредственным воздействием идей Бюхера было создано политэкономическое исследование П.П.Маслова; реконструируя всемирную историю хозяйства, Маслов отказался от формационной схемы Маркса, предложив взамен нее другую, близкую к бюхеровской. В своей работе русский экономист попытался учесть и ту критику Бюхера, с которой выступил Ковалевский: он прослеживал в истории человечества последовательную смену форм организации хозяйства, выделяя эти формы по степени разделения труда и расширения радиуса обмена (изолированное хозяйство, удовлетворяющее всем потребностям его членов, - общинное хозяйство, где несколько натуральных крестьянских хозяйств совместно содержат работающих на заказ ремесленников - районное хозяйство, включающее в себя крестьянские натуральные хозяйства, ремесленников и привилегированных лиц, живущих за счет крестьянского труда, - национальное хозяйство, для которого характерно кустарное производство, рассчитанное на широкий рынок, - наконец, мировое хозяйство с международным разделением труда между земледельческими и промышленными странами)48.
Но работа П.П.Маслова в политэкономической и историко-экономической традиции русского марксизма все же представляет собой скорее исключение, нежели правило: влияние Ковалевского просматривается в этой традиции гораздо заметнее, чем влияние Бюхера. Как можно убедиться, и П.Б.Струве в «Критических заметках», и А.А.Богданов в «Кратком курсе экономической науки», и Н.А. Рожков в «Основных законах развития общественных явлений» использовали историко-экономи-ческую схему М.М.Ковалевского, предложенное им выделение эпох натурального и менового хозяйства в истории человечества.
На этом фоне в ином свете предстает и наследие основоположника советской исторической науки - М.Н.Покровского. Внимание, которое М.Н.Покровский в своих работах уделял так называемому «торговому капиталу» и его исторической роли49, на наш взгляд, не было случайной «ошибкой» или особенностью авторского подхода Покровского, как принято считать в отечественной историографической литературе 50. Здесь скорее следует видеть закономерное продолжение традиции русской марксистской мысли. Показательно, что сами термины «торговый капитал», «торговый капитализм» Покровский заимствовал из работы Богданова «Краткий курс экономической науки»: именно Богданов использовал термин «торговый капитализм» как синоним «эпохи первоначального накопления», и считал, что «торгово-капиталистическое общество» является переходной стадией на пути от мелкобуржуазного общества к промышленному капитализму .
Таким образом, одной из исторических особенностей русского марксизма рубежа XIX-XX веков можно считать то, что в его традиции явно просматривается влияние не только К.Маркса, но и М.М.Ковалевского: это проявилось в стойком интересе российских марксистов к роли демографического фактора и эволюции форм обмена в развитии человеческого общества. Русский марксизм, сформировавшийся как продолжение традиций отечественного позитивизма, долгое время так и не разрывал пуповины, связывавшей его с этим направлением русской мысли.
Предыдущая глава Следущая глава