Глава II Теория исторического процесса в наследии русских марксистов

Взаимосвязь экономического и демографического факторов исторического процесса

Как мы могли убедиться, появление марксистского направ­ления в русской исторической науке рубежа XIX-XX веков стало продолжением и развитием многих тенденций русского пози­тивизма. Марксистов и позитивистов объединяло общее - но-мотетическое - восприятие задач исторической науки и харак­тера исторического познания; и те, и другие сферой своих на­учных интересов считали социально-экономическую историю, обращая преимущественное внимание на массовые, повторяю­щиеся явления.

Демаркационная линия между русскими историками-пози­тивистами и их коллегами-марксистами пролегла не столько в сфере проблематики их трудов, сколько в сфере методологии: они смотрели на проблемы экономического развития общества сквозь призму разных научных принципов.

Позитивисты, анализируя экономическую историю, видели в экономике лишь одну из многих равноправных сторон исто­рического процесса. Для русских позитивистов, начиная с отца-основателя этого научного направления М.М.Ковалевского, историческая реальность слагалась из переплетения множества факторов - демографического, географического и климатичес­кого, экономического, психологического и так далее. Плюра­лизм факторов исторического процесса был основополагающим методологическим принципом русского позитивизма. Так, в труде «Современные социологи» М.М.Ковалевский критико­вал те социально-философские и историко-философские уче­ния XIX века, авторы которых пытались найти «первичный фактор» общественной жизни, выделить какую-либо сферу или аспект человеческой жизни в качестве ведущего, определяю­щего и объясняющего все остальное. Именно стремление

к однозначным и упрощающим объяснениям, полагал Кова­левский, и порождает разногласия и взаимную нетерпимость между представителями различных социологических школ. «Го­ворить о факторе, то есть о центральном факте, увлекающем за собою все остальные, для меня то же, что говорить о тех каплях речной воды, которые своим движением обусловливают преимущественно ее течение... Социология в значительной сте­пени выиграет, — доказывал мыслитель-позитивист, — если за­бота об отыскании фактора, да вдобавок еще первичного и глав­нейшего, постепенно исключена будет из сферы ее ближайших задач... если... она ограничится указанием на одновременное и параллельное воздействие и противодействие многих причин»1. Работы интеллектуального лидера первого поколения рус­ских марксистов Г.В.Плеханова «К вопросу о развитии монис­тического взгляда на историю», «Об “экономическом факто­ре"», «О материалистическом понимании истории» представ­ляли собой попытку дать бой позитивистам на их собственной территории. Критикуя теорию факторов, Плеханов не отрицал, что в истории действует множество сил, а за каждым событием кроется запутанный узел причинно-следственных связей; со­гласно тонкому наблюдению Плеханова, при желании историк мог бы проследить, скажем, влияние стиля классицистской драмы Корнеля и Расина на политическую риторику времен Великой Французской революции. Но он был убежден, что историк, стоящий на марксистских позициях, должен искать причины преобладания тех или иных факторов . За игрой по­литических страстей нужно увидеть правовую систему обще­ства; за правовыми нормами — классовые интересы . Ключ же к подлинному пониманию истории можно отыскать только в сфере экономических отношений. Экономика определяет раз­деление общества на классы, формирует правовую и государ­ственную структуру, воздействует на психологию человека, на его нравственные убеждения и идеалы. История, - делает вы­вод Плеханов, - есть «история общественных отношений, обус­ловленных состоянием производительных сил в каждое данное время» .

Склонность к поиску первичного фактора, к четкой логической схематизации исторического процесса вполне отвечала настроениям образованных современников и на определенном этапе обеспечила марксизму интеллектуальное первенство. «Наслаждение стройностью, системой знаний [курсив мой - О.Л.] и желание применить последние к жизни и отличают науку мало-мальски культурного человека от случайных, беспорядоч­ных знаний дикаря» , - так в первые годы XX века писал об интеллектуальных потребностях своих современников Н.А.Рож-ков, называвший себя «сторонником материалистического по­нимания истории»6.

«Человеческий ум, - продолжал он, - не­удержимо стремится к обобщению, к сведению всего на одно начало, и потому понятно, что, наряду с подобными опытами в области отдельных исторических вопросов, появляются и об­щие теоретические учения, имеющие целью обосновать исто­рический монизм, объяснить всю историю из одного принципа [курсив мой. - О.Л.], указать между отдельными исторически­ми процессами один основной, сильнее всех и даже исключи­тельно воздействующий причинно на все основные процессы. Наиболее популярным из таких учений является так называе­мый экономический или диалектический материализм, иначе -марксизм»7. Настаивая на «необходимости основного понятия, из которого объяснялись бы все явления общественной жиз­ни», Рожков утверждал: «Вопрос заключается, следовательно, не в том, следует ли в социологии гипостазировать какой-либо элемент, а в том, какой именно элемент должен быть положен в основу социологических построений»8.

Подобное же «наслаждение стройностью» испытал, по соб­ственному признанию, Н.И.Бухарин, впервые ознакомившись с доктриной марксизма: «Войдя in medias res марксистской те­оретики, я почувствовал ее необычайную логическую строй­ность. Должен сказать, что, несомненно, именно эта черта по­влияла на меня больше всего. Мне эсеровские теории казались прямо какой-то размазней»9. Марксистская доктрина позволя­ла систематизировать и упорядочить знания об историческом развитии общества, свести их в четкую логическую схему; она оказалась способной удовлетворить склонность человеческого ума к поиску всеобщей исторической закономерности и к при­чинно-следственным объяснениям отдельно взятых историчес­ких явлений.

Ключом к пониманию истории, к реконструкции присущей ей «особой формы детерминизма» для марксистов был закон соответствия производственных отношений уровню и степени развития производительных сил. Классическая формулировка этого закона была дана К.Марксом в предисловии к работе «К критике политической экономии»: «Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производи­тельные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества»10.

Из этого выдвинутого Марксом исторического закона ло­гично вытекал ряд методологических следствий для историчес­кой науки. Приняв за аксиому, что развитие средств производ­ства является «первичным фактором» исторического процесса, историк-марксист мог затем строить свое исследование соглас­но дедуктивной логике: если известно, что в определенный исторический период некая страна пережила серьезную ломку социально-правовых отношений, сопровождавшуюся полити­ческими бурями, то, следовательно, корни этих событий следу­ет искать в экономической сфере, в области развития произво­дительных сил. Применительно к российской истории было весьма соблазнительно использовать марксистскую методоло­гию для поиска причин тех событий, над которыми напряжен­но размышляла отечественная историческая наука со времен Карамзина: для изучения генезиса самодержавного государства в России, для объяснения событий Смутного времени или внут­ренней логики реформ Петра Великого. «Не предстанут ли не­которые, все еще недостаточно объясненные явления социаль­но-политической жизни в новом свете, когда мы ознакомимся с экономическим бытом того времени?» - задавался вопросом Н.А.Рожков в своей работе о Московской Руси XVI века.

Именно таков был ход рассуждений самого Н.А.Рожкова в его исторических исследованиях о сельском хозяйстве Мос­ковской Руси и о происхождении самодержавия в России: из­менения в технике обработки земли оказывались связанными неразрывной причинно-следственной цепью с изменениями в технике государственного управления. В итоге своих иссле­дований Рожков пришел к выводу, что в Московском государ­стве XVI века система «закрепощения сословий» - крепостно­го права и военно-служилого землевладения — сложилась не просто ради военных потребностей государства (как это преж­де объясняли С.М.Соловьев, Б.Н.Чичерин и К.Д.Кавелин12), но прежде всего для преодоления затяжного экономического кризиса, который поразил Центральный и Северный районы России в 1570-1640-е гг., и одним из проявлений которого стал регресс земледелия - возврат от более интенсивной паровой системы земледелия к системе переложной".

Ярче всего особенности марксистской методологии высту­пали в тех случаях, когда историк-марксист пытался предло­жить «экономическое» объяснение тем событиям, которые его предшественники объясняли «духовными» причинами или вне­шним воздействием. Так, кровопролитная «борьба за Украи­ну», развернувшаяся между Россией и Польшей во второй по­ловине XVII века, в «Русской истории с древнейших времен» М.Н.Покровского нашла такое объяснение: «Шел спор о том, чья колонизация возьмет верх в краях, отчасти искони пустых, отчасти запустошенных Смутой... Национальная по форме, на­ционально-религиозная по своей идеологии в сознании самих боровшихся, борьба эта была в сущности социальной. Боро­лись два типа колонизации, воплощенные в двух обществен­ных группах: казачестве, с одной стороны, крупном землевла­дении - с другой. Так как первое рекрутировалось преимуще­ственно из людей русского языка и православной веры, а пред­ставителями второго были люди польского языка и польской культуры... то национально-религиозная оболочка происходив­шей здесь классовой войны была довольно естественна»14. Дру­гой хрестоматийно известный факт русской истории - стреми­тельная европеизация быта и культуры «верхов» в эпоху пет­ровских реформ при том, что уклад жизни непривилегирован­ных слоев населения оставался практически неизменным, -получил у Покровского не менее остроумное «экономическое» объяснение. «"Двор" изменился сильнее, чем “город", а дерев­ня совсем не изменилась, - писал Покровский. - Но "двор" был центром совершившегося экономического переворота -мы видели значение царского хозяйства в деле образования торгового капитала; “город" был театром этого переворота; ...черед европеизации [всего русского народа] наступил лишь во второй половине XIX века» 5.

Но зачастую отечественные марксисты пробовали поднять еще более глубокие пласты причинно-следственных зависимо­стей в исторической реальности, чем это делал сам Маркс, и ставили вопрос: а от чего, в свою очередь, зависит рост эко­номических сил общества?

В поисках ответа российские приверженцы экономико-ма­териалистического истолкования истории нередко обращались к теоретическому наследию виднейшего отечественного «исто­рика среди социологов и социолога среди историков» - М.М.Ко­валевского. При построении «формулы исторического процес­са» они стремились учесть не только закономерности, откры­тые Марксом, но и законы, сформулированные Ковалевским: в частности, закон зависимости интенсивности экономическо­го развития от роста плотности населения.

В фундаментальном труде Ковалевского «Экономический рост Европы до возникновения капиталистического хозяйства» этот закон был сформулирован таким образом: «Формы народ­ного хозяйства не следуют друг за другом в произвольном по­рядке, но подчинены известному закону преемства. Важней­шим фактором их эволюции является в каждый данный мо­мент и в каждой данной стране рост населения, большая или меньшая его густота, а во всех вместе обусловленная тем же ростом большая или меньшая зависимость отдельных нацио­нальных хозяйств в деле производства и потребления друг от друга». От «большей или меньшей густоты населения», под­черкивал исследователь, «зависит прежде всего выбор форм про­изводства, а затем зависят размер и порядки фактического вла­дения землей и самый характер общественных отношений... Формою же производства обусловливаются и порядок владе­ния, и отношения свободы и зависимости отдельных групп и индивидов»16. Поэтому, как полагал Ковалевский, «первый вопрос, который должен ставить себе социолог, занятый изуче­нием возникновения определенного экономического строя, есть вопрос о плотности населения как данной страны, так и стран, ее окружающих» .

Эта идея проходит красной нитью через труды Ковалевско­го; ее использовал один из ведущих историков-позитивистов того времени П.Н.Милюков в своих «Очерках по истории рус­ской культуры», доказывая, что основной причиной экономи­ческой отсталости России была - при огромных географичес­ких пространствах - крайне низкая плотность ее населения18. «Закон емкости территории по отношению к населению» играл существенную роль в концепции труда П.Б.Струве «Критичес­кие заметки к вопросу об экономическом развитии России»19 -в работе, которую справедливо считают первым опытом последовательного применения марксистской теории для изучения экономического положения России 20.

Показательно, что через двадцать лет после создания «Критических заметок», в своем курсе лекций по политической экономии для студентов петер­бургского Политехнического института, Струве вновь выразил свою солидарность с «учением, согласно которому определяю­щим общественное развитие фактором является рост населе­ния». Рост населения, как со всей определенностью сформули­ровал теперь Струве, - фактор «по существу более первичный», чем развитие производительных сил, поскольку «рост произво­дительных сил есть как бы процесс приспособления к тому положению, которое для той или иной человеческой группы создается ростом населения»21. Тема роста плотности населе­ния была одним из сквозных сюжетов труда Рожкова «Обзор русской истории с социологической точки зрения»22.

Порой убежденность русских «экономических материалис­тов» в справедливости постулированной Ковалевским истори­ческой закономерности достигала степени догматической веры. Так, в обобщающем исследовании экономиста-меньшевика П.П.Маслова утверждалось, что «причиной перехода от одних систем хозяйства к другим, “высшим"... является, главным об­разом, рост населения... Независимо от культурного уровня населяющих землю народов, независимо от степени их эконо­мического развития, данной плотности населения соответству­ет данная система хозяйства»2'. «Развитие народного хозяйства в каждой стране определяется в конечном счете отношением ее населения к территории, иначе — степенью плотности населе­ния, - комментировал концепцию Ковалевского Рожков и вы­носил свой вердикт: - Все возражения, какие делались ему [Ко­валевскому] по этому поводу, не выдерживают критики»

Таким образом, в традиции русского марксизма рубежа XIX-XX веков явно просматривается влияние не только К. Маркса, но и М.М.Ковалевского; и это, на наш взгляд, было одной из исторических особенностей русской марксистской школы. Демографический фактор исторического процесса и развитие производительных сил выступали как два равноправных эле­мента общественного бытия; «рост населения и развитие произ­водительных сил [курсив мой. - О.Л.] должны быть поставлены в основание изучения хозяйственных отношений страны и их развития, - сформулировал свои методологические принципы

НА. Рожков, смело уравняв теорию Маркса и теорию Ковалев­ского. - На этом основном фоне уже можно рисовать различ­ные узоры не только в виде констатирования различных соци­альных явлений, но и в виде тех или иных пожеланий»25.

В исторических воззрениях русских марксистов нашла отра­жение и другая сформулированная Ковалевским закономерность исторического развития. Она сводилась к тому, что рост наро­донаселения, — точнее, рост его плотности — стимулирует пе­реход от «хозяйства непосредственного потребления» (натураль­ного хозяйства) к хозяйству меновому и в конечном счете по­буждает человечество к межплеменной солидарности: «Доста­точно одного только увеличения населения, чтобы народ вы­шел из своей изолированности и заставил своих соседей добро­вольно или под давлением силы служить интересам своего соб­ственного производства и потребления»26. Переход от натураль­ного хозяйства к меновому, высшей стадией развития которого является денежное хозяйство, Ковалевский считал основным содержанием экономической эволюции человечества; прогресс в хозяйственной сфере он рассматривал как расширение эконо­мических связей - от сельской округи до масштабов планеты.

Под влиянием доктрины Ковалевского у русских марксис­тов сформировался научный интерес к роли обмена в системе производственных отношений, к исторической эволюции форм обмена и распределения. Так, Туган-Барановский предлагал расширить сформулированное Марксом понятие производитель­ных сил, включив в это понятие не только производство, но и обмен - как два нераздельно связанных компонента «матери­альной стороны хозяйства»27. «Слабая сторона формулы Марк­са, - писал российский экономист, - заключается в том, что он совершенно не отводит в ней места обмену рядом с произ­водством... Обмен играет не второстепенную, а нередко реша­ющую роль в хозяйственном развитии, вызывая преобразова­ние способа производства. Социологическая теория, признаю­щая хозяйство основой общественного строя, не имеет ника­кого повода придавать меньшее значение в социальном разви­тии производству, чем обмену»28.

Нередко отечественные приверженцы марксизма именно в сфере обмена видели ключевое звено развития производствен­ных отношений и эволюции производительных сил. С примером такого подхода к истории мы встречаемся в работе П.Б.Стру­ве «Критические заметки к вопросу об экономическом разви­тии России»: Струве считал, что народное хозяйство как цело­стная система создается именно обменом, порождающим ин­дивидуализацию социальных групп и дифференциацию внутри них, и что потому экономическая наука по сути своей является «каталлактикой», то есть учением об обмене29.Одним из фак­торов перехода к капиталистическому способу производства, по мнению Струве, является наличие удобных путей сообще­ния, создающих условия для интенсивного развития денежного обмена и товарного производства (не случайно триумфальное шествие капитализма началось с морских держав - Англии и Голландии!)30. Поэтому Струве считал строительство железных дорог даже более важным событием в экономической истории России, чем отмену крепостного права: именно железные доро­ги, как стремился он показать в своей работе, взломали в России натурально-хозяйственную среду и превратили земледелие в выгодное товарное производство, навсегда разрушив «идиллию “земледельческого государства" и “натурального хозяйства"»31.

Сходную логику встречаем и в работах Н.А.Рожкова, - на­пример, в его статье, посвященной анализу экономического и социального развития России в XIX веке. Причины отмены крепостного права Рожков искал прежде всего в экономичес­кой сфере, называя в их числе «рост фабричной промышлен­ности с наемным свободным трудом» и перемены в сельскохо­зяйственной технике - «переход к настоящему, развитому трех­полью и зарождение плодосмена»32. Но все же решающим фак­тором крушения крепостничества историк считал развитие де­нежного хозяйства — именно оно, по его мнению, привело к техническим усовершенствованиям в земледелии и обраба­тывающей промышленности, а эти усовершенствования, в свою очередь, «сделали невыгодным крепостной труд и вызвали его замены трудом вольнонаемным» .

В обобщающе-теоретической работе Рожкова «Основные законы развития общественных явлений (Краткий очерк соци­ологии)» в основу периодизации истории человечества был по­ложен тот же критерий, что и в трудах Ковалевского: переход от натурального хозяйства к денежному. Рожков считал, что в истории каждого человеческого общества можно выделить четыре периода: период преобладания натурального хозяйства, крайне эк­стенсивной техники и социального равенства - «сравнитель­но-равномерного распределения реальных хозяйственных благ между отдельными группами населения»; на этом этапе гене­зис государственности лишь начинается. Этот период пережи­ли Египет, Ассиро-Вавилония, Греция и Рим на самой заре своего существования, а древнейшая Русь прошла через него в VI-XII вв.;

период, когда сохраняется натуральное хозяйство, но «на­мечаются контрасты в распределении реальных хозяйственных благ между отдельными слоями общества», начинается «обра­зование классов и сословий»; государственность на этой ста­дии развития приобретает форму либо муниципально-аристок­ратической республики, либо вотчинно-феодального княжества или королевства. Таковы были, по мнению Рожкова, эллинс­кие государства до начала V в., королевства Западной Европы VI-XI вв., города Ганзы и средневековой Италии, Русь XIII-XV вв.; период «зарождения и первоначального развития денеж­ного хозяйства при сохраняющемся преобладании земледелия»; для этого периода характерно резкое обособление классов и сословий, образование обширного рынка; государство при­нимает форму самодержавной монархии или же парламентско­го государства, а среди задач управления впервые выделяется цель «общего блага». Этот период Древняя Греция переживала с V в. до начала нашей эры, Западная Европа - в XII-XVI вв., Россия - с середины XVI до второй половины XIX в.;

период «полного расцвета денежного хозяйства» (иными словами - капитализма), для которого характерна интенсивная техника хозяйства, быстрое развитие промышленности, в со­циальном строе - падение сословных перегородок и обостре­ние классовых различий, в политической сфере - торжество идей общего блага и народного суверенитета. Этот период, как отмечал Рожков, в истории Англии начинается с 60-х гг. XVIII в., Франции - с к. XVIII в., России - с 60-х гг. XIX в.34.

Как можно констатировать, в концепции Рожкова характе­ристика общественного хозяйства слагалась из нескольких ком­понентов: относительной значимости различных отраслей хо­зяйства (земледелия и промышленности), хозяйственной тех­ники, форм обмена и принципов распределения хозяйствен­ных благ.

В своей итоговой многотомной работе «Русская история в сравнительно-историческом освещении. Основы социальной динамики» Рожков отказался от приведенной выше периоди­зации исторического процесса, заменив ее иной. Теперь он выделял в эволюции человеческих обществ девять основных периодов: первобытное общество, общество дикарей, дофео­дальное общество или общество варваров, феодальная револю­ция, феодализм, дворянская революция, господство дворянства (старый порядок), буржуазная революция, капитализм36. Безус­ловно, эта схема исторического процесса была в большей сте­пени близка к формационной схеме Маркса, чем та, которую Рожков отстаивал прежде; эволюция воззрений Рожкова шла в направлении приближения к концепции Маркса, а не наоборот.

Исторические закономерности, сформулированные Ковалев­ским, были достаточно подробно разработаны в труде А.А.Бог­данова «Краткий курс экономической науки» (1897 г.). Именно по этой работе, по словам современников, постигали основы марксистской политэкономии (равно как и марксистской тео­рии исторического развития человечества) первые два поколе­ния членов РСДРП; уже к 1906 г. «Краткий курс экономичес­кой науки» выдержал семь переизданий. Этот труд Богданова, на наш взгляд, является одной из наиболее ярких в истории русской мысли попыток объединить доктрины Маркса и Кова­левского. Марксистский категориальный аппарат («производи­тельные силы», «производственные отношения», «средства про­изводства») и марксистская политэкономическая теория (в ча­стности, теория прибавочной стоимости и ренты) соседствова­ли здесь с характерными для Ковалевского постулатами -о зависимости интенсивности экономического развития от ро­ста плотности населения и об обусловленном этим фактором переходе от натурального к меновому хозяйству.

С точки зрения Богданова, весь процесс исторического раз­вития человечества можно разделить на три периода: «первич­ное натуральное хозяйство», «меновое хозяйство» и «социаль­но-организованное» (социалистическое) хозяйство. Коренное различие между этими периодами состоит в характере разделе­ния труда и распределения материальных благ. Так, для эпохи натурального хозяйства характерно «распределение прямое или организованное», которое осуществляет совет общины (при первобытном строе) либо эксплуататор (при рабовладельческом и феодальном строе). В эпоху менового хозяйства на смену прямому распределению приходит обмен; в эпоху же социа­лизма, как считал Богданов, произойдет обратный процесс -обмен будет сменен организованным распределением37.

 Соот­ветственно внутри этих трех обширных исторических периодов Богданов выделял более дробные стадии развития человечес­кого общества, которые в современной марксистской тради­ции обычно именуются «формациями». В законченном виде его периодизация развития человеческого общества приобрела такой вид:

I.              Первичное натуральное хозяйство: первобытный родовой коммунизм; патриархально-родовая система, характеризующаяся обо­соблением организаторского труда от исполнительского, что дает отдельному лицу власть над другими членами родовой группы и тем самым создает возможность эксплуатации; феодальный строй.

II.            Меновое хозяйство:

мелкобуржуазный строй, характеризующийся относительно небольшими размерами отдельных хозяйственных организаций; средства производства принадлежат тому, кто непосредственно их применяет, поэтому эксплуатация отсутствует или развита слабо;

капиталистическая система, при которой основу произ­водственных отношений составляет наемный труд. Капиталис­тическую стадию общественного развития Богданов, в свою очередь, делил на две эпохи:

а)             мануфактурное производство;

б)            промышленное (машинное) производство.

III.           Социально-организованное (социалистическое) хозяйство, для которого характерны планомерная организация труда в масштабах всего общества, социальная однородность людей, обусловленная отсутствием классового деления и эксплуатации, а также переход от обмена к организованному распределению38.

Богданов считал, что каждому периоду исторического раз­вития человечества свойственны свои движущие силы разви­тия. Так, «для обществ натурально-хозяйственных основной движущей силой развития являлось абсолютное перенаселение, возникающее благодаря размножению, несоответствию между числом членов общества и количеством средств к жизни, которые общество в состоянии добыть при данной техники» .

В первобытном обществе абсолютное перенаселение «влечет за собой голод, болезни, усиленную смертность»; но постепенно человечество изобретает первые способы борьбы с абсолютным перенаселением: войны и переселение в другие страны 40. Толь­ко на этапе феодализма человечество находит универсальное решение проблемы перенаселения - увеличение прибавочного продукта путем «собственно-технического прогресса»41. Таким образом, одна из основных исторических закономерностей, согласно Богданову, формулируется следующим образом: «Чем ниже техника, чем менее совершенны способы борьбы за су­ществование, тем большее требуется на каждого человека про­странство земли, “площадь эксплуатации”, для добывания средств к жизни» .

Из этой закономерности логично следовало, что по мере развития производительных сил фактор «абсолютного перена­селения» должен постепенно утратить свою роль в истории. Как считал Богданов, именно это и произошло при переходе от натурального хозяйства к меновому. Для менового хозяйства и его наивысшей формы, капитализма, характерна «новая дви­жущая сила общественного прогресса - конкуренция»43. Кон­куренция в эту эпоху определяет человеческое поведение на уровне мотивации: ее «психологическим результатом» является «стремление к безграничному накоплению, к безграничному расширению предприятий»44.

Наконец, по мнению Богданова, при социализме движущей силой развития станет уже не «абсолютное перенаселение» и не конкуренция, а «борьба общества с природой» - процесс, бесконечный по самому своему существу. «Власть над приро­дою означает постоянное накопление энергии общества, усво­яемой им из внешней природы. Накопляемая энергия ищет исхода и находит его в творчестве, в создании новых форм тру-да и познания» .

Как можно заключить, в «Кратком курсе экономической науки» Богданов внес существенные новшества в доктрину Маркса; и наиболее важные из этих новшеств касались вопро­са о движущих силах развития человеческого общества. С точ­ки зрения Богданова, недостаточно было просто констатиро­вать, что основой развития общества является рост производи­тельных сил; российский марксист стремился объяснить, в силу каких причин происходит сам этот рост.

В советской литературе русских марксистов часто упрекали в том, что в своих историко-экономических трудах они нахо­дились под сильным влиянием знаменитого немецкого эконо­миста К.Бюхера и, в частности, той периодизации экономи­ческой истории, которая была предложена в работе Бюхера «Возникновение народного хозяйства» (1893 г.). Не разделяя негодования ортодоксальных марксистских историографов по поводу самого факта обращения русских марксистов к идеям Бюхера, отметим все же, что прямое влияние идей немецкого экономиста лишь в незначительной степени сказалось на ин­теллектуальной традиции русского марксизма. Прослеживая в истории человечества последовательную смену форм органи­зации хозяйства, Бюхер выделял эти формы по степени разде­ления труда и расширению радиуса обмена: домашнее хозяйство, где производство осуществляется ис­ключительно для собственного потребления; городское хозяйство, для которого характерно производ­ство на потребителя или непосредственный обмен;

3.             народное хозяйство, для которого характерно товарное производство и товарный обмен в пределах национального государства .

В российской политэкономической литературе концепция Бюхера не встретила единодушного одобрения. Ознакомившись с работой Бюхера, Ковалевский высказал мнение, что предло­женная «лейпцигским профессором» типология хозяйственно­го строя слишком абстрактна и далека от реального хода исто­рии. В частности, как писал Ковалевский, Бюхер «до образова­ния национального хозяйства не знает другого хозяйства, кро­ме семейно-группового и городского»; в схеме Бюхера не на­шлось, например, места для «хозяйства орды-племени, клана-деревни, феодального поместья»47.

На наш взгляд, под непосредственным воздействием идей Бюхера было создано политэкономическое исследование П.П.Маслова; реконструируя всемирную историю хозяйства, Маслов отказался от формационной схемы Маркса, предложив взамен нее другую, близкую к бюхеровской. В своей работе русский экономист попытался учесть и ту критику Бюхера, с которой выступил Ковалевский: он прослеживал в истории человечества последовательную смену форм организации хо­зяйства, выделяя эти формы по степени разделения труда и расширения радиуса обмена (изолированное хозяйство, удов­летворяющее всем потребностям его членов, - общинное хо­зяйство, где несколько натуральных крестьянских хозяйств со­вместно содержат работающих на заказ ремесленников - рай­онное хозяйство, включающее в себя крестьянские натураль­ные хозяйства, ремесленников и привилегированных лиц, жи­вущих за счет крестьянского труда, - национальное хозяйство, для которого характерно кустарное производство, рассчитан­ное на широкий рынок, - наконец, мировое хозяйство с меж­дународным разделением труда между земледельческими и про­мышленными странами)48.

Но работа П.П.Маслова в политэкономической и историко-экономической традиции русского марксизма все же представ­ляет собой скорее исключение, нежели правило: влияние Ко­валевского просматривается в этой традиции гораздо заметнее, чем влияние Бюхера. Как можно убедиться, и П.Б.Струве в «Критических заметках», и А.А.Богданов в «Кратком курсе экономической науки», и Н.А. Рожков в «Основных законах раз­вития общественных явлений» использовали историко-экономи-ческую схему М.М.Ковалевского, предложенное им выделение эпох натурального и менового хозяйства в истории человечества.

На этом фоне в ином свете предстает и наследие основопо­ложника советской исторической науки - М.Н.Покровского. Внимание, которое М.Н.Покровский в своих работах уделял так называемому «торговому капиталу» и его исторической роли49, на наш взгляд, не было случайной «ошибкой» или осо­бенностью авторского подхода Покровского, как принято счи­тать в отечественной историографической литературе 50. Здесь скорее следует видеть закономерное продолжение традиции русской марксистской мысли. Показательно, что сами терми­ны «торговый капитал», «торговый капитализм» Покровский заимствовал из работы Богданова «Краткий курс экономичес­кой науки»: именно Богданов использовал термин «торговый капитализм» как синоним «эпохи первоначального накопле­ния», и считал, что «торгово-капиталистическое общество» яв­ляется переходной стадией на пути от мелкобуржуазного общества к промышленному капитализму .

Таким образом, одной из исторических особенностей рус­ского марксизма рубежа XIX-XX веков можно считать то, что в его традиции явно просматривается влияние не только К.Маркса, но и М.М.Ковалевского: это проявилось в стойком инте­ресе российских марксистов к роли демографического фактора и эволюции форм обмена в развитии человеческого общества. Русский марксизм, сформировавшийся как продолжение тра­диций отечественного позитивизма, долгое время так и не раз­рывал пуповины, связывавшей его с этим направлением рус­ской мысли.